— Но сколько времени у Леви? Он уже ослаблен, он все еще пытается восстановиться. Есть не такое уж большое количество пыток, через которые может пройти один человек, прежде чем сдастся.

— Леви силен, — напоминает мне Роман. — Его готовили к этому. Нам просто нужно быть готовыми к тому, что он может оказаться уже не тем человеком, который ушел от нас сегодня ночью.

Мое сердце разлетается на миллион осколков, и я пытаюсь сдержать слезы, делая медленные, глубокие вдохи, прежде чем, наконец, снова встретиться взглядом с Романом.

— Хорошо, — наконец говорю я, чувствуя, как в горле растет комок. — Итак, мы планируем налет. Мы делаем домашнее задание и выбираем лучшее время для вторжения. Но что произойдет, если это не сработает?

Он качает головой, и меня бесит, что у него нет ответов на мои вопросы. Мне приходится напоминать себе, то, что у него нет ответов сейчас, не означает, что мы облажались, это просто значит, что нам нужно думать усерднее, нам нужно сыграть наши роли и все выяснить.

— Мы разберемся с этим, императрица. Не важно, насколько это сложно или сколько времени займет. Я не подведу его. Я не подведу тебя.

Он целует меня снова, его губы такие чертовски мягкие, что это почти преступно, и я не знаю, какую чушь он вкладывает в этот поцелуй, но он способен успокоить меня даже во время самого сильного шторма. Он держит мои губы в заложниках, давая мне мгновение отдышаться, прежде чем отстраниться совсем немного, едва на вдох между нами.

— Я люблю тебя, Императрица. Ты моя гребаная опора. Я живу, чтобы доставлять тебе удовольствие, — говорит он, его пальцы нежно касаются моей щеки. — Да, Леви — мой брат, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы доставить его домой целым и невредимым. Но знание того, что его отсутствие убивает тебя так же сильно, как твое убило меня, заставляет меня стараться сильнее. Я не могу видеть, как твое сердце вот так разбито. Послушай меня, Шейн. Услышь меня, блядь, по-настоящему, когда я говорю тебе, что чего бы мне это ни стоило, вернуть его домой, я сделаю это. Он мой младший брат. Ты, Маркус и Леви — вы все, что у меня есть в этом мире, и я не позволю какой-то двуличной суке отнять это. И ты можешь поспорить на свою гребаную сладкую задницу, что Марк чувствует то же самое.

Я смотрю на Марка, и он кивает, сжимая мою руку в своей, прежде чем поднести ее к губам и запечатлеть нежный поцелуй на костяшках моих пальцев. Затем он позволяет ей опуститься, приземлиться на бедро Романа, когда встречает мои заплаканные глаза.

— Чего бы это ни стоило, — обещает мне Марк, его сердце бьется так же открыто, он выглядит таким же разбитым, как и я. Он натянуто улыбается мне. Одно дело, когда Марк выражает свои чувства ко мне, но когда речь идет об одном из его братьев — это воспринимается по-другому. Он собирается встать и выдерживает мой пристальный взгляд.

— Мне нужно выпить, — говорит он. — Я дам вам, ребята, минутку.

Я наблюдаю за тем, как он выходит из большой гостиной, и жалею, что не могу ничего для него сделать, но, как бы меня это ни убивало, он хочет побыть один. Он найдет бутылку самого дорогого виски, выпьет ее, а когда эффект пройдет — будет готов.

Я смотрю снова на Романа, и обнаруживаю, что его глаза все это время не отрывались от моего лица, и я не могу удержаться, чтобы не обвить руками его шею и не прижаться к нему, как раньше.

— Я доверяю тебе, Роман, — говорю я ему, мои слова хриплым шепотом касаются его теплой кожи. — Я знаю, что ты вернешь его домой. Я знала это с того момента, как встретила тебя. Ты их защитник, и Леви, и Маркуса. Ты всегда защищал их от худшего, того что мог сделать ваш отец, и часть меня задается вопросом, осознают ли они вообще, насколько все было плохо на самом деле.

Его руки сжимаются вокруг меня, притягивая мое тело вплотную к своему.

— Ты слишком наблюдательна для своего же блага.

— А ты слишком предан для своего, — говорю я ему.

— Это не так, — бормочет он, проводя пальцами по моим волосам.

Между нами воцаряется тишина, и я прижимаюсь головой к его груди, а по моему лицу все еще текут тихие слезы при мысли о том, какой ад придется пережить Леви, чтобы спасти меня от беды. Прошло всего десять минут, а я уже боюсь, что могли сделать с ним люди Джии. Он все еще восстанавливается, ему все еще больно, несмотря на храброе лицо, которое он надевает каждый раз, когда встречается с моим взглядом.

Черт, я люблю его так сильно, что это причиняет боль.

— Я люблю тебя, Роман, — шепчу я. — Я знаю, что говорила тебе это раньше, но мне нужно, чтобы ты знал, насколько серьезно я это говорю. Я так долго была такой упрямой и отказывалась признаваться в этом даже самой себе, но мысль о том, что Леви вот так забрали и он не знает, как сильно я его люблю… клянусь. Я использую каждый шанс, который у меня есть… мне нужно, чтобы ты знал.

Объятия Романа, кажется, смягчаются вокруг меня, когда он тихо выдыхает.

— Даже если бы ты не произнесла этих слов — Леви знает. Мы все знаем, потому что видим это в твоих глазах каждый раз, когда ты смотришь на нас. Это одна из причин, по которой я не избиваю их до полусмерти и не требую, чтобы ты была только моей. Я бы не отнял у них такую любовь, и я чертовски уверен, что не отнял бы ее у тебя.

Я отталкиваю его и смотрю в его темные глаза, внимательно слушая, как он продолжает.

— То, как ты выкрикнула эти слова, несмотря на страх и отчаяние в твоем голосе, я могу гарантировать, что эти слова повторяются в его голове снова и снова. Твои слова — это то, что поможет ему пройти через это.

Мои губы сжимаются в тонкую линию, крохотная искорка надежды зарождается глубоко в моей груди.

— Я могу только надеяться, — говорю я ему, прежде чем снова упасть в его объятия и смотреть, как медленно восходит солнце, отбрасывая длинные тени на большую гостиную и напоминая мне, что сегодня новый день — новый день, чтобы выжить, новый день, чтобы процветать, и новый гребаный день, чтобы забрать то, что принадлежит нам.

22

Маньяки (ЛП) - img_4

Дни. Проходят гребаные дни, прежде чем звонок, которого мы так отчаянно ждали, наконец поступает на телефон Романа. Он бросается к нему, берет трубку с кухонной стойки и тут же отвечает на звонок. Он включает громкую связь, и его голос разносится по большой кухне.

— Мик. Есть информация?

Я спрыгиваю со стойки, мои глаза расширяются, когда я подхожу к Роману, мне нужно быть ближе, как будто это каким-то образом поможет мне лучше слышать разговор.

— Я отправляю тебе видео прямо сейчас, — говорит Мик, его голос наполнен странными эмоциями, которые я не могу понять. — Джиа отправила это твоему отцу.

Моя грудь вздымается от тяжелого, неистового дыхания, когда телефон Романа пикает от входящего видеосообщения. Маркус подходит ко мне, как только Роман открывает видео. Он меняет позу так, чтобы мы все могли видеть экран, и в ту секунду, когда начинается воспроизведение видео, у меня подкашиваются колени.

Маркус хватает меня за локоть, удерживая на ногах, пока мы смотрим на Леви на экране, его запястья скованы наручниками и удерживаются тяжелыми толстыми цепями над головой. Его ноги едва касаются земли, а красивая голова наклонена вперед, он уже измучен и готов сдаться.

— Дерьмо, — говорит Маркус, другая его рука опускается на мое бедро, когда он придвигается ближе ко мне.

Слезы наполняют мои глаза, и я беру телефон из рук Романа, поднося его ближе, изучая каждый сантиметр его кожи, который я могу разглядеть в затемненной комнате. Это не похоже на камеру. Она более просторная, но это определенно не пятизвездочный замок, в котором я жила, пока была в плену.

Роман запускает руки в волосы, его глаза темнеют, когда он начинает расхаживать по узкому проходу между кухонным островом и шкафчиками за ним.

— Только не говори мне, что ты переслал это видео моему отцу.