27

Мне бросается в глаза случайный бриллиант, и я подбираю его из-под обломков, полностью загипнотизированная тем, как он сверкает, но в то же время крича о мести, когда с его острого края стекает единственная капля крови.

Пыль едва оседает, когда Роман и Маркус направляются ко мне, под их ногами хрустят осколки бриллиантовой люстры. Зик — или агент Дэвидсон — стоит в стороне, скрестив руки на широкой груди, и смотрит сверху вниз на женщину, с которой он делил постель черт знает сколько времени. Выражение его лица непроницаемо, но я уверена, что миллион мыслей проносится сейчас у него в голове, и, вероятно, он также раздражен тем, что все эти годы напряженной работы пошли на смарку. Бьюсь об заклад, в понедельник утром ему предстоит заполнить адский отчет.

Маркус добирается до меня первым, и он мгновенно обхватывает мое горло, притягивая меня к себе, а его жесткий взгляд впивается в мой. Он не отводит взгляд, не моргает, просто продолжает смотреть, в его взгляде сквозят дикие эмоции. Я никогда не видела его таким несдержанным, и, черт возьми, думаю, мне это нравится. Мне всегда нравилось это дикое опьянение Маркуса. Он непредсказуем и безжалостен. Я никогда не знаю, чего от него ожидать, но добавьте к этому опасное отчаяние, и мое сердце забьется так же быстро, как и его.

Роман подходит к Леви, видя, что Маркусу нужно время, чтобы успокоиться. Он выводит его из окровавленных руин, и Зик следует за ними из комнаты, оставляя меня с человеком, который первым пленил мою душу.

— Я в порядке, — выдыхаю я.

Его подбородок опускается, а глаза устремляются глубоко в мою душу, даря мне тот самый дикий взгляд, которым он смотрел на меня, когда я только приехала в замок и он не знал, что за притяжение было между нами, когда он понятия не имел, почему, черт возьми, его сердце так сильно билось каждый раз, когда он был рядом со мной.

— Ты думаешь, что можешь надеть на меня наручники, а потом хлопать своими гребаными ресницами, как будто сама мысль о том, что ты сбежала от меня, не уничтожила меня? — рычит он, его голос такой низкий, что я чувствую его вибрацию у себя в груди.

Он тянет руку вверх, чуть сильнее сжимая мое горло.

— Не делай вид, что ты не знаешь, почему я так поступила, — выплевываю я в ответ, выдерживая его взгляд так же пристально, как и он мой, отказываясь сломаться. Ни сейчас, никогда-либо еще.

Глубокое рычание вырывается из его груди, а мои легкие начинают кричать, но я не осмеливаюсь сделать вдох. Маркус знает мои пределы, и хотя он наверняка раздвинет их, он никогда их не переступит.

Жар заливает меня, моя киска пульсирует от желания этого дикого мужчины, и, видя отчаяние и желание, горящие в моем распаленном взгляде, его рот припадает к моему горлу, он отпускает руку и скользит на мою задницу. Кусает меня в шею, недостаточно сильно, чтобы пошла кровь, но достаточно, чтобы заставить меня задохнуться.

Боль вспыхивает у основания моего горла, немедленно сменяясь ошеломляющим удовольствием, когда он целует меня там, его язык с отработанным мастерством скользит по моей коже. Его рука крепко сжимает мою задницу, и я упираюсь в нее, желая большего. Прошло слишком много времени с тех пор, как я чувствовала его в последний раз. Он нужен мне больше, чем дыхание.

Он разворачивает меня, прижимая спиной к своей широкой груди, пока я хватаю ртом воздух, уже скучая по ощущению его губ на своей шее, но почти сразу, я чувствую, как его бушующая эрекция трется о мою задницу. Маркус хватает меня за подбородок и заставляет запрокинуть голову, и, прежде чем я успеваю потребовать, чтобы он взял от меня все, что ему нужно, его рот накрывает мой.

Его язык проникает в мой рот, и я таю в нем, а его рука обвивается вокруг моего тела, скользя вверх по тонкому материалу майки и сжимая мою грудь. Он потирает мой сосок между пальцами, прежде чем резко ущипнуть его, и я ахаю ему в рот, когда потребность дико нарастает у меня между ног.

Если он в ближайшее время не прикоснется ко мне… Черт.

Словно читая каждую мою потребность, его вторая рука скользит вниз по моему телу и проникает между ног, обхватывает мою киску и крепко сжимает ее, ослабляя давление лишь на малую часть, пока он не использует ладонь, чтобы растереть меня.

Я стону ему в рот, уже задыхаясь и отчаянно желая большего, но в то же время боясь, что он будет снисходителен ко мне из-за того, что случилось с его отцом. Я не знаю, что это. Не знаю, удалось ли мне вдруг забыть о травме или я просто отложила ее на время, но все, что я знаю, — это то, что мне нужно почувствовать его внутри себя, нужно ощутить его прикосновения, нужно, чтобы он снова заставил меня ожить.

Прелесть Маркуса ДеАнджелиса в том, что он возьмет все, что я отдам, и, черт возьми, я отдам все, что у меня есть. Мое тело принадлежит ему, я — его спасение, как и он — мое.

Он разрывает наш поцелуй, и я задыхаюсь, когда его рот возвращается к моему горлу, а мой взгляд останавливается на месиве из крови и бриллиантов, разбросанных у моих ног.

— Я, черт возьми, люблю тебя, Шейн, — рычит он, как будто в этот самый момент мысль о том, что он любит меня, сеет хаос в его душе. Он отпускает мою киску, и я вскрикиваю, но слишком скоро его рука проскальзывает мне в штаны и касается моего клитора. — Никогда больше так со мной не поступай.

— Ты же знаешь, я не могу давать подобных обещаний, — предупреждаю я его, говоря ему то, что он уже знает.

Свирепый рык снова вырывается из него, и без предупреждения два толстых пальца проникают в меня, глубоко и грубо. Я задыхаюсь и немедленно начинаю тереться об него, прежде чем его большой палец находит мой клитор и потирает его маленькими тугими кругами, именно так, как мне это нравится.

— Ты сделаешь то, о чем я, блядь, тебя попрошу.

Моя рука врезается в его член, и он стонет от боли, прежде чем потереться о мою ладонь и позволить мне вытащить его из штанов. Его тяжелый член ложится в мою руку, и я крепко сжимаю его, останавливаясь у самой головки и ухмыляясь тому, как у него перехватывает дыхание, не зависящее ни от чего, кроме моей хватки.

— И стать твоей маленькой, на все согласной, сучкой? — Я усмехаюсь. — Да брось, тебе это наскучит через несколько секунд.

Он рычит в мою шею, и я начинаю двигать рукой вверх и вниз по его толстому, покрытому венами стволу, давая ему именно то, чего он хочет. Его интенсивность возрастает, он входит в меня все быстрее и жестче, а я кричу от потребности.

— Трахни меня, Марк, — тяжело дышу я.

Его пальцы изгибаются под идеальным углом, касаясь той единственной точки глубоко внутри меня, которая сводит меня с ума.

— Нет, — резко отвечает он, его тон предполагает, что это какая-то форма наказания, когда он снова ударяет по тому самому месту, и его пальцы, как самая смертоносная темная магия, движутся внутри меня.

я сжимаю основание его толстого члена.

— Трахни меня, или это сделает один из твоих братьев.

Его глаза горят поразительным количеством потребности и желания, и через несколько секунд его пальцы вырываются из моей киски, а мои штаны спущены ровно настолько, чтобы Маркус мог получить именно то, что он хочет, когда он нагибает меня, и его рука прижимается к моей спине, чтобы удержать меня.

Он глубоко входит в мое влагалище, и я вскрикиваю, когда удовольствие разливается по моему телу и наполняет меня.

— О, черт, — кричу я, снова поднимая взгляд на Марка и обнаруживая, что его глаза уже смотрят на меня, пылающие, как расплавленная лава, и он стонет от глубокого удовольствия. Он выдерживает мой пристальный взгляд, поднося пальцы ко рту и обсасывая их досуха, прежде чем медленно выйти.

Мое тело дрожит, предвкушение нарастает, когда он выдерживает мой голодный взгляд.

— Черт, Марк. Дай мне это.

Он снова врезается в меня, и каждый из нас стонет, — мы оба нуждались в этом больше, чем могли себе представить. Он трахает меня жестко, быстро и дико, растягивая мои стенки и погружаясь в меня очень глубоко. Его пальцы опускаются на мои бедра, больно впиваясь в кожу, и я кричу о большем.